27 сентября 2017

Палестино-израильский трек ближневосточной геополитики после «арабской весны»

Независимый аналитический центр геополитических исследований «Борисфен Интел» предоставляет возможность аналитикам высказать свою точку зрения относительно конкретной политической, экономической, информационной ситуации в Украине и в мире в целом, на основании личных геополитических исследований и анализа.

 

Заметим, что точка зрения авторов
может не совпадать с редакционной.

 

Владимир (Зеэв) Ханин

 

Родился в Запорожье, окончил аспирантуру Института Африки АН СССР в Москве, доктор философии (политические науки). После репатриации преподавал в ряде учебных заведений Израиля, читал лекции в университетах Оксфорда и Лондона. Автор многих публикаций в мировых СМИ, написал 9 книг, соавтор и редактор ряда коллективных монографий.

Сотрудничает с радио «Голос Израиля», «Радио Свобода», Девятым телеканалом Израиля.

 

 

Часть 2 

Палестино-израильский трек ближневосточной геополитики после «арабской весны». Часть 1

 

Кризис «палестинского исламизма»

К списку проблем вождей ООП нужно добавить еще одну. Подавая свои заявки от имени «всего палестинского народа», Махмуд Аббас, полномочия которого на посту главы ПНА уже формально истекли, игнорирует фактическое положение дел. Ибо он в лучшем случае представляет население арабских анклавов на Западном берегу реки Иордан, но отнюдь не территориально отделенных от них жителей сектора Газа, власть над которым с июля 2007 года реально принадлежит террористической организации «палестинских» исламистов ХАМАС.

Конфликт между «Организацией освобождения Палестины» и ее ядром — движением «светских национал-радикалов» Фатх, и движением радикальных исламистов ХАМАС начался не вчера. Формальным «яблоком раздора» является, естественно, Израиль: ООП, будучи основана еще в 1964 году с целью «борьбы за уничтожение еврейского государства», 30 лет спустя, по крайней мере на словах, приняла идею отказа от вооруженной борьбы и территориального компромисса. ХАМАС же не готов ни признать право Израиля на существование, в каких бы то ни было границах, ни отказаться от террористической активности — что, наряду с согласием принять ранее подписанные палестино-израильские соглашения, и является тремя ультимативными условиями легитимации ХАМАСа, предъявляемыми группировке международным сообществом.

Понятно, что идеологическим конфликтом противостояния двух фракций дело не исчерпывается. Это еще и борьба за власть, раздел финансовых потоков и перераспределение иных экономических ресурсов в пользу политически связанных с ООП и движениями исламистов различных племенных, клановых и религиозно-сектантских групп, из которых собственно и состоит арабо-палестинское общество. Водоразделом этой борьбы стала победа в январе 2006 года ХАМАС на выборах в парламент Палестинской автономии, по итогам которых правительство ПНА возглавил лидер этой организации Исмаил Хания. Полностью перехватить политическую инициативу в автономии ХАМАС тогда не сумел, и укрепился в Газе, из которой за пять месяцев до этого тогдашний премьер-министр Израиля Ариэль Шарон в одностороннем порядке вывел ЦАХАЛ и еврейские поселения, фактически дав исламистам возможность превратить его в плацдарм непрекращающегося антиизраильского террора.

«Хамасстан» в Газе и «Фатахленд»
на Западном берегу р. Иордан

Еще через полтора года лидеры ХАМАСа организовали в секторе военный переворот, насильственно устранив конкурентов из Фатха и окончательно захватив власть в Газе. В ответ председатель ПНА М. Аббас официально сместил правительство И. Хании, назначив «альтернативный кабинет», который, естественно, все это время сторонники ХАМАСа не признавали. В итоге, в июне 2007 года Палестинская автономия фактически распалась на два анклава — «Хамасстан» в Газе и «Фатахленд» на Западном берегу реки Иордан, придав противостоянию двух палестинских группировок еще и территориальную коннотацию. Если к этому добавить, что все эти годы в секторе Газа фактически идет, время от времени перебрасываясь на Западный берег, гражданская война, логично, что многочисленные попытки посредников примирить враждующие палестинские фракции до сего дня оказывались безуспешны.

Равно безуспешными, несмотря на все усилия, были попытки лидеров Фатх/ООП вернуть контроль над Газой в руки официального руководства автономии. Но и усилия ХАМАСа распространить свое влияние на арабские анклавы в Иудее и Самарии, несмотря на немалое число тех, кто там сочувствует идеям группировки, в целом заканчивались провалом. Иными словами, ни палестинской версии «арабской весны», на что рассчитывал Абу Мазен, ни «исламистской зимы», распространить которую на «палестинскую улицу» надеялись лидеры ХАМАСа, не получилось. Как выяснилось, большинство палестинских арабов Западного берега предпочли не рисковать имеющимся у них качеством жизни и уровнем личной безопасности — м. б., более низким, чем у их соплеменников, имеющих израильские паспорта, но несопоставимо выше того, на что может надеяться население переживающих потрясения арабских стран.

Этот факт показал и опрос, проведенный в мае 2017 года по заказу Вашингтонского института Ближнего Востока (Washington Institute for Near East Policy) Палестинским центром изучения общественного мнения (Palestinian Center for Public Opinion), который имеет в профессиональных сообществах репутацию надежного источника социологической информации о ситуации в среде палестинских арабов. Согласно этим данным, лишь 12 % жителей Западного берега считают своим главным приоритетом «создание Палестинского государства», в то время как около половины (49 %) на первое место поставили «благополучие семьи»[1].

Причем, подобные настроения постепенно распространяются и в самой Газе. Хотя доля жителей сектора готовых пренебречь всем ради создания палестинского государства оказалось вдвое большей, чем среди арабов Иудеи и Самарии (25 % против 12 %), доля тех, для кого было важно более всего личное и семейное благополучие, была немногим меньше, чем на Западном берегу, составив 40 %.

Не все там нищие: особняк палестинского бизнесмена Мохаммеда Абдель-Хади в деревне Харас, Иудея

Палестинским исламистам осталось ждать нового шанса, пока удовлетворившись готовностью Израиля, не заинтересованного вновь брать на себя ответственность за население Газы, неформально признать автономию ХАМАСа во внутренних делах сектора — до тех пор, пока вожди группировки не переходят неофициальную, но четко очерченную «красную черту». В противном случае рискуя стать целью «операций возмездия», что не раз и происходило.

В принципе, для лидеров ХАМАСа, которые были вынуждены принять эти правила как данность, такая схема могла бы считаться немалым политическим и дипломатическим достижением — и действительно, была таким на практике. Но уже в среднесрочном плане это постепенно приводило к инфляции декларируемого лидерами ХАМАСа статуса их движения как «главной силы исламского сопротивления сионистскому врагу» и «единственной альтернативы соглашателям и пособникам сионистов» (в определении хамасовцев) из ПНА/ООП. Соответственно, делая лидеров ХАМАСа все менее релевантными для внешних доноров. А попытки решить проблему привычно провоцируя очередной виток конфронтации с Израилем, как это было ими сделано летом 2014 года, имело своим итогом тяжелейший удар ЦАХАЛа по военной и гражданской инфраструктуре исламистов, от которого группировка так и не смогла оправиться. Не случайно, доля опрошенных в Газе в ходе исследований (проведенных Palestinian Center for Public Opinion), которые требовали от ХАМАСа поддерживать режим прекращения огня с Израилем, выросла с 55 % в 2015 году до 80 % в 2017 году[2].

В итоге, уже к концу 2014 года «квази-государство» палестинских исламистов в Газе, как и ПНА, оказалось в состоянии кризиса. Что, помимо логического капкана отношений с Израилем и ПНА, стало итогом и серии стратегических просчетов руководства организации. Главным из этих просчетов можно считать разлад с Ираном, являвшимся до 2011 года ведущим главным покровителем и спонсором как правительства ХАМАСа в Газе, так и его зарубежного руководства. Причиной их разрыва стала поддержка ХАМАСом родственных ему группировок исламистских суннитских радикалов, выступивших против сателлита Тегерана — режима Башара Асада в Сирии.

Халед Машаль

Особое раздражение Тегерана и Дамаска вызвало как участие в боях на стороне оппозиции почти двух тысяч человек из живущих в Сирии и политически ассоциируемых с ХАМАСом палестинских арабов, так и попавшая в прессу информация об участии активистов военного крыла группировки, «бригад Изз ад-Дин аль-Кассам», в подготовке бойцов Сирийской свободной армии. (После чего определение «неблагодарный предатель» стало самым мягким из тех определений, которыми правительственные сирийские медиа награждали главу политбюро ХАМАСа Халеда Машаля[3], перебравшегося в начале гражданской войны в Сирии из Дамаска в Доху, как и остальные члены руководства группировки, которые разъехались по различным арабским странам).

Впрочем, неоправданность расчетов на то, что Б. Асад быстро разделит судьбу лидеров остальных жестко-авторитарных арабских «президентских» режимов Ближнего Востока, развалившихся в начале «арабской весны», выяснилась довольно скоро. Официальный Дамаск сумел сохранить контроль над столицей и частью территории страны, и даже временами, при поддержке иранского КСИР, подразделений другого сателлита Тегерана — южно-ливанского движения «Хизбалла», шиитских милиций, а затем — и ВКС России, переходить в контрнаступление. А ХАМАС потерял, в лице Ирана, прежнего основного поставщика денежной наличности, вооружений и инструкторов для его боевого крыла.

Расчет на Египет, который появился, было, в связи с приходом там к власти в 2011 году режима «Братьев мусульман» (палестинским филиалом которых, в сущности, и является ХАМАС), рухнул уже два года спустя. Когда массовые протестные акции и организованный в июле 2013 года военный переворот привели к свержению президента-исламиста Мухаммеда Мурси и правительства «Партии свободы и справедливости» — политического крыла египетских «Братьев мусульман». Организатор переворота и новый «светский» президент Египта генерал Абдель Фаттах ас-Сиси с момента прихода к власти проводил курс политической и территориальной изоляции режима ХАМАСа в секторе Газа, который он (надо сказать, вполне обоснованно) считал ресурсным центром действующих на египетском Синайском полуострове террористических сетей радикальных исламистов. В силу чего блокада границы сектора со стороны Египта была по многим параметрам существенно более жесткой, чем режим блокады со стороны Израиля, направленной, на противодействие контрабанде вооружений, но почти не затронувшей гражданскую сферу.

Надежды на президента Турции Р. Т. Эрдогана, чей режим в глазах многих обозревателей выглядит турецкой версией «Братьев мусульман», и который в рамках своей внешнеполитической стратегии доминирования Турции в районах, ранее входивших в состав Османской империи, сделал заявку на символически значимый в арабо-исламском мире статус патрона палестинских арабов, также не оправдались. Р. Т. Эрдоган долгое время настаивал на прекращении блокады сектора Газа со стороны Израиля в качестве условия нормализации отношений с Иерусалимом, резко ухудшившихся после поддержанной Анкарой в 2010 году резонансной антиизраильской провокации (т. н. флотилии свободы), но снял это требование, когда понял, что конфронтация с Израилем приносит ему больше издержек, чем выгод.

Лидер ПНА Махмуд Аббас и президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган
в Анкаре, 28 августа 2017 года

В итоге Р. Т. Эрдоган предпочел вместо выполнения Израилем требования «немедленного снятия блокады» Газы удовлетвориться его согласием на «особую роль Анкары в улучшении гуманитарной ситуации» в секторе, получив тем самым возможность заявить, что «сектор разблокирован». На практике, обещанных стратегических инвестиций Турции в экономику Газы за прошедшие три года не случилось. А гуманитарные товары — продовольствие, текстиль, детские игрушки и т. п. (которые согласно достигнутой договоренности Турция спорадически поставляет в Газу) разгружаются не в самом секторе, а в порту израильского города Ашдод, где они досматриваются и транспортируются в Газу, теряясь в массе товаров, которые Израиль поставляет в сектор и так. Не случайно, этот шаг был расценен лидерами ХАМАСа как «нож в спину со стороны турецкого союзника». А в сухом остатке баланса интересов «исламского движения сопротивления» осталось лишь раздражение египтян вмешательством в дела Газы турецких конкурентов Египта за региональную гегемонию, ухудшившее и без того сложные отношения Каира с лидерами ХАМАСа.

Последним ударом стало резкое сокращение финансовых траншей со стороны Катара, который, было, выдвинулся на роль главного донора режима ХАМАСа в Газе, и какое-то время конкурировал с другими соискателями этой роли, но которому сегодня оказалось не до ХАМАСа.

О переориентации ХАМАСа с Тегерана на Доху, приютившую политбюро группировки после ее конфликта с официальным сирийским режимом, заговорили еще в октябре 2012 года, когда эмир Катара Хамад бен Халифа Аль Тани первым и последним из глав государств посетил с официальным визитом сектор Газа. Но разрекламированный тогда «прорыв политической и экономической блокады», о которой объявил глава правительства группировки в секторе Газа Исмаил Хания и представленный эмиром проект масштабной реконструкции разрушенной инфраструктуры сектора, остались фигурами речи. Согласованные в 2012 году катарские поставки в Газу через египетский терминал «Рафах» потребительских товаров, стройматериалов и продукции «двойного назначения» из запрещенного Израилем списка прекратились со свержением в Каире режима «Братьев мусульман». Обещания увеличенной помощи Катара Газе, о которых объявили в окружении эмира после операции «Несокрушимая скала» 2014 года, также не были реализованы тогда, и не факт, что будут выполнены в принципе.

Эмир Катара Хамад бен Халифа Аль Тани в сопровождении Исмаила Хании
в секторе Газа, 23 сентября 2012 года

Ибо Доха вынуждена решать более актуальные для себя проблемы изоляции в суннитском арабском мире. Гегемонистские интересы Ирана, особенно в перспективе «ядерного зонтика», к получению которого Тегеран, по мнению экспертов, серьезно приблизился в результате достигнутого им, при поддержке прежней администрации США, соглашения с группой «5+1» (члены СБ ООН плюс Германия), воспринимаются Эр-Риядом и его союзниками в суннитском мире в качестве нарастающей экзистенциональной угрозы. Соответственно усиливается и их обеспокоенность партнерством Катара с Ираном и его сателлитами — режимом Б. Асада в Сирии и южно-ливанской «Хизбаллой», причем «точка их терпимости» в этом отношении была пройдена как раз в этом году. Так, в опубликованном 5 июня с. г. совместном коммюнике КСА, ОАЭ, Египта и Бахрейна содержится резкая критика негативной реакции Катара на требования снизить уровень контактов с Ираном и разорвать сотрудничество с «Мусульманскими Братьями». По данным СМИ, именно политическая и финансовая поддержка Катаром ХАМАСа создали кумулятивный эффект давления на эмират со стороны других стран Залива, уровень которого власти Катара более не смогли игнорировать[4]. В итоге шесть высокопоставленных членов политического бюро группировки были вынуждены покинуть Доху и перебраться в Ливан.

Логично, что лидеры ХАМАСа в какой-то момент стали прилагать интенсивные усилия для восстановления отношений с Тегераном, но и этот процесс все еще идет крайне непросто — несмотря на очевидный интерес иранцев вновь обрести важный плацдарм на побережье Средиземного моря и продвинуть как можно южнее дугу своего влияния в тылу суннитского мира. Главным камнем преткновения остается сирийский кризис, противоречия позиции ХАМАСа в отношении которого тоже никуда не делись.

Так, еще в марте 2015 года лидеры палестинских арабских исламистов заявили о намерении восстановить отношения с официальным Дамаском. В опубликованном тогда же интервью ливанской газете Daily Star, представитель бюро ХАМАСа в Бейруте Раафат Мурра (Raafat Murra) решительно отрицал какое бы то ни было отношение ХАМАСа к попыткам вооруженного свержения режима Б. Асада. Хотя бы потому, что военного присутствия ХАМАСа в Сирии и соседних арабских странах, якобы, не существует. (Не потрудившись объяснить, как это утверждение согласуется с опубликованным за месяц до этого интервью с призывом одной из ключевых фигур руководства группировки, Махмуда ас-Захара, к членам военного крыла ХАМАСа «бригадам Изз ад-Дин аль-Кассам» активизировать атаки против Израиля со своих баз в Сирии и Ливане). По словам Р. Мурра, у его движения нет и не было существенных разногласий с Б. Асадом. Равно как и разрыва или враждебности в отношениях с воющим на стороне Б. Асада другим иранским сателлитом — южно-ливанским шиитским террористическим движением «Хизбалла». А все, что было сказано или заявлено по поводу ситуации в Сирии лидерами группировки, «…не выходило за рамки утверждения права арабских народов требовать удовлетворения их законных социальных, политических и гражданских интересов»[5].

Однако ушедший было в латентное состояние, но не исчерпанный до конца конфликт бывших патрона и клиента вновь достиг точки кипения в декабре прошлого года, когда после захвата города Алеппо (Халеба) войсками, воюющими на стороне правительства Б. Асада, члены руководства ХАМАСа обвинили этих иранских «прокси» в геноциде местного населения. В ответ в Тегеране пригрозили полным сворачиванием всех видов помощи ХАМАСу в пользу, как выразился член Комитета по внешней политике и национальной безопасности парламента ИРИ Хешматолла Фалахатпише (Heshmatollah Falahatpisheh), «естественных альтернатив», таких как давний конкурент ХАМАСа в Газе — «Исламский джихад»[6].

Последняя по времени попытка палестинских исламистов вернуться к прежним правилам игры была предпринята после победы на выборах их руководства проиранской фракции во главе с новым политическим лидером Газы Яхья Синуаром. Первые индикаторы перемен появились в мае 2017 года: выходящая в Лондоне саудовская газета «Аш-Шарк аль-Аусат» сообщила о прошедшей в Бейруте встрече высокопоставленных представителей ХАМАСа с представителями руководства «Хизбаллы» и иранского «Корпуса стражей Исламской революции», где, со ссылкой на палестинские источники, и было достигнуто предварительное соглашение о возобновлении финансового и военного сотрудничества с Ираном[7].

По данным мировых медиа, формализация этих соглашений и была целью состоявшегося в начале августа с. г. визита в Тегеран делегации ХАМАСа во главе с членом ее политбюро Иззатом аль-Ришком (Izzat al-Rishq). Где вместе с другими высокопоставленными руководителями группировки (основатель «Изз ад-Дин аль-Кассам» Салах аль-Арури; один из командующих того же крыла Захер Джабарин; и Осамма Хамдан и Халед аль-Кадоумми, соответственно, представители ХАМАСа в Ливане и Тегеране) принял участие в инаугурации президента ИРИ Хасана Роухани[8].

Делегация политического бюро ХАМАСа во главе с Иззатом аль-Ришком
в Тегеране, 4 августа 2017 года

Показательно, что именно со встречи Иззата аль-Ришка и тогдашнего министра иностранных дел Ирана Али Акбара Велаяти, ныне — советника по внешнеполитическим делам духовного лидера Ирана аятоллы Али Хаменеи — в 1991 году начались отношения тесного партнерства Ирана с ХАМАСом. И новая встреча двух политиков 26 лет спустя, вновь, как надеются лидеры группировки, вернет им прежнюю устойчивую и щедрую поддержку Ирана. Разумеется, не бесплатно: исламское движение должно принять «правильное» стратегическое решение в соответствии с меняющимся балансом сил на Ближнем Востоке в пользу «шиитского полумесяца» (Ирак, Сирия, Йемен и Ливан) во главе с новой региональной сверхдержавой — Ираном. С которым ХАМАС и должен координировать свои шаги. Именно это, по данным прессы, и было недвусмысленно сообщено иранцами руководству ХАМАСа[9].

Впрочем, и эти тенденции, по мнению обозревателей, не следует пока переоценивать. «Религиозно-секторальная структура Ближнего Востока, — правомерно замечает бывший обозреватель по иранским делам телеканалов «Аль-Джазира» и ВВС Али Хашем, — делает для лидеров ХАМАСа попытку убедить своих суннитских последователей положиться на шиитский Иран непростой задачей. Не менее сложно и Ирану доказать как своим союзникам, так и собственным элитам, что выдать новый кредит доверия ХАМАСу — это такая уж хорошая идея»[10]. Так или иначе, наученные горьким опытом, иранцы пока не спешат совершать массированные инвестиции в гражданскую инфраструктуру сектора, что крайне важно для выживания режима исламистов, а их возобновившаяся военная помощь обусловлена выполнением ХАМАСом ряда условий, призванных доказать релевантность группировки оперативным и стратегическим целям иранских аятолл.

Махмуд Аббас, Ясир Арафат и Мухамед Дахлан,
2003 год

В этой связи объяснимо стремление лидеров группировки запастись альтернативными вариантами выхода из дипломатической изоляции. Некоторые из них не лишены оригинальности, но при наличии встроенного противоречия друг другу они могут легко обвалить их стратегию. Одним из шагов ХАМАСа был эксперимент их союза с Мухамедом Дахланом. Этот бывший «сильный человек» Газы (в прошлом — член руководства Фатх/ООП и близкий союзник главы ПНА М. Аббаса, а затем — его главный политический противник) бежал из сектора после исламистского переворота 2007 года в Рамаллу, а затем, после тяжелого конфликта с М. Аббасом и его «кланом» — в Дубай. И именно он, используя свои тесные связи в Каире и Абу-Даби, мог бы, как надеялись в руководстве группировки, в обмен на допуск к административной власти в секторе Газа, создать точки соприкосновения между руководством ХАМАСа в секторе и некоторыми из лидеров стран «умеренного суннитского блока»[11].

Впрочем, данная схема, решая краткосрочные оперативные проблемы режима ХАМАСа в Газе (прежде всего, выход из возникшего благодаря финансовым санкциям, наложенным на сектор М. Аббасом, энергетического кризиса, частично снятого оплаченными Объединенными Арабскими Эмиратами поставками горючего из Египта) может породить для палестинских исламистов новые сложности. Например, вновь подорвать с трудом достигнутое хрупкое доверие Ирана, причем, в отсутствии гарантий со стороны суннитских режимов по обеспечению дипломатического, экономического и физического выживания режима ХАМАСа.

Другим ходом лидеров ХАМАСа стало использование оставшихся у него рычагов влияния на израильских арабов в попытке «разогреть» случившийся в июле с. г. конфликт вокруг Храмовой горы в Иерусалиме. Смысл этих действий, которые стали «репликой» спровоцированной ХАМАСом волны ножевых терактов зимой 2015–2016 годов, был в демонстрации старым и новым потенциальным спонсорам, что группировка остается серьезным фактором на «палестинской арабской улице», который не стоит игнорировать. В каком-то смысле этот ход удался, но издержки «расконсервирования» ячеек последователей ХАМАСа внутри «зеленой черты», тут же попавших под удар израильских спецслужб, в обоих случаях превосходили реальный выигрыш.

 

Заключение: прощание с Осло?

Описанные тенденции вполне укладываются в очевидную большинству израильтян исчерпанность первоначальной «парадигмы Осло» и бесперспективность поиска единой линии по отношению к Палестинской автономии в свете ее окончательного распада на «Фатахденд» на Западном берегу и «Хамасстан» в Газе. И, соответственно, является аргументом в пользу тех, кто требует выстраивания самостоятельной политики по отношению к каждому из них, с учетом глубокого кризиса, который переживают оба проекта политического самоопределения палестинских арабов — «светский национализм» ПНА/ООП, и его радикально-исламистская альтернатива.

«Соглашения Осло», как опыт распространения на действующие или «бывшие» террористические движения схемы урегулирования «мир в обмен на территории», ранее применявшейся лишь в отношении умеренных арабских режимов, на какое-то время притормозили процесс маргинализации палестино-израильского конфликта. Который был пропагандистски раздут в годы «холодной войны» до уровня одного из ведущих факторов мировой политики (и в некоторых кругах продолжает по инерции декларироваться таковым и сегодня).

Внушительный объем усилий, инвестированный великими державами, Израилем и, в меньшей степени, арабским миром в новую версию «палестино-арабского государственного проекта» при лучшем варианте развития событий, вероятно, мог бы привести к созданию еще одного из многих неблагополучных и никому не интересных “fallen states”. Что, надо сказать, палестинские элиты вполне понимали, в силу чего их политическая и дипломатическая стратегия оставляла странное ощущение заинтересованности не столько в самом создании палестинского государства, сколько в бесконечной борьбе за него. И, соответственно, получении дивидендов, определяемых контекстом их отношений с Израилем. В любом случае, «арабская весна» и ее последствия сделали мало актуальной и эту опцию — причем, как в двухстороннем, палестино-израильском, так и в общем региональном геополитическом контексте.

Этот контекст сегодня определяют совсем другие факторы, которые изменили правила ближневосточной игры. Среди них — обостряющийся конфликт между шиитской сетью во главе с Ираном и умеренными прозападными суннитскими режимами и развитие ультрарадикального арабского суннитского исламизма. Там же — распад национальных государств региона и курдско-турецко-арабский узел противоречий. И, наконец, «перезагрузка» отношений Запада с Ираном, что превратило это государство в державу, находящуюся на грани получения ядерного оружия, и способного уже одну эту угрозу сделать «зонтиком поддержки» джихадистских шиитских движений. На этом фоне становится понятно стремительное сокращение в кругах, причастных к передвижению фигур на глобальной шахматной доске, числа тех, кто еще готов всерьез обсуждать тему палестино-израильского конфликта как «корня всех проблем ближневосточного региона и выходцев из него в других частях мира».

Тем не менее, идея разрешения палестино-израильского конфликта в рамках парадигмы «Осло» слишком укоренилась в международном политическом и дипломатическом дискурсе, чтобы отказаться от нее без тяжелых последствий для выстроенных на ней стратегий, завязанных на этой теме карьер, и вложенных в нее дипломатических, политических и экономических ресурсов. И именно в этом качестве она остается заметным геополитическим и геостратегическим фактором.

 


[1] David Pollock, “What Gazans Really Want: Hard Data About A Hard Problem”, The Washington Institute for Near East Policy, June 20, 2017, http://www.washingtoninstitute.org/fikraforum/view/what-gazans-really-want-hard-data-about-a-hard-problem

[2] Цит. по: Daniel Pipes, “Weakening Palestinian Rejectionim”, Israel Hayom, August 7, 2017, http://www.israelhayom.com/opinions/weakening-palestinian-rejectionism/

[3] См.: Nicholas Blanford, “Assad suffers new blow as Hamas switches sides to aid rebels”, The Times (London), April 5, 2013, https://www.thetimes.co.uk/article/assad-suffers-new-blow-as-hamas-switches-sides-to-aid-rebels-f6gjx93jzsr

[4] См.: Adnan Abu Amer, “Hamas could be next victim of Qatari-Gulf brawl”, Al-Monitor, June 8, 2017, http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2017/06/hamas-leave-qatar-crisis-palestine.html

[5] Цит. по: “HAMAS Seeks to Restore Ties with Syria, Denies Past Support to Rebels”, The Jerusalem Post, March 28, 2015, http://www.jpost.com/Middle-East/Hamas-seeks-to-restore-ties-with-Syria-denies-past-support-for-rebels-395367

[6] См.: Karym El-Bar, “After Aleppo’s fall, Hamas finds itself resisting Tehran as well as Tel Aviv”, Middle East Eye, December 28, 2016, http://www.middleeasteye.net/news/after-aleppo-s-fall-hamas-finds-itself-resisting-tehran-well-tel-aviv-1017030317

[7] “Initial agreement to resume Iranian support for Hamas”, Asharq al-Awsat, May 30, 2017

[8] См.: “Iran, Hamas Cozy Up With Tehran State Visit”, JNS, August 9, 2017

[9] Jonathan Dahoah Halevi, “Hamas Is Restoring Its Alliance with Iran”, JCPA, August 17, 2017, http://jcpa.org/hamas-restoring-alliance-iran/

[10]Цит. по: Ali Hashem, “Hamas, Iran plot closer path forward amid Qatar crisis”, Al-Monitor, August 11, 2017, http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2017/08/iran-hamas-relations-rouhani-inauguration-soleimani-visit.html

[11] Подробнее об этом см.: Владимир (Зеэв) Ханин, «Вначале Газа? Фактор М. Дахлана в палестинской арабской политике», Институт Ближнего Востока, 15.08.2017